Шестоднев: космогенезис, соблазн конкордизма

Яки С.Л.

Первая глава книги Бытия, или Шестоднев, - это наиболее информативная глава в Библии. Нет и не может быть более фундаментальной информации, чем та, что все зависит от Бога, потому что Он сотворил все, действительно все, т.е. вселенную. Эта информация не пришла ни от одного из мудрецов древних культур. Шестоднев - это наиболее достопамятный источник этой информации, хотя информация передается таким образом, что очень часто ее воспринимали как противоречащую той, что как будто дает наука о происхождении вселенной. Несметно число экзегетов и теологов, которые в эпоху науки нового времени желали выглядеть более информированными за счет попыток показать, что существует согласие или соответствие между великолепным описанием сотворения мира в первой главе книги Бытия и современной наукой.

Последний ажиотаж в этом направлении был спровоцирован новостью, обнародованной на весенней конференции Американского физического общества в 1992 году, а именно, что с помощью спутника, осуществлявшего программу СОВЕ, или космического экспериментального исследования реликтового излучения, в спектре 2,7°К были обнаружены неоднородности. Это открытие лишь заполнило пробел в уже вполне впечатляющих свидетельствах в пользу так называемой теории Большего Взрыва.

Термин "Большой Взрыв" может навести на ошибочную мысль, что речь идет об абсолютном возникновении или начале вещей. В действительности, речь идет всего лишь о том, что наука может проследить космические процессы вплоть до времени, отстоящего от нас в прошлом на 15 миллиардов лет, и что чем дальше в прошлое мы прослеживаем эти процессы, тем больше они, так сказать, нагромождаются друг на друга. В тот отдаленный от нас момент вся материя существовала в форме излучения, имевшего колоссальную плотность. Означает ли это, что Моисей или кто бы ни был автором Шестоднева, получил первоначальное откровение от Бога о космическом реликтовом излучении 2.7°К или об уравнениях Максвелла, описывающих электромагнитные явления?

Однако возникают действительно серьезные вопросы. Если мы даем научное истолкование словам "Да будет свет", то тогда последовательным будет дать научное истолкование и остальному тексту Шестоднева. В таком случае надо дать научный ответ на следующие вопросы: Как могла Земля, будучи планетой, появится раньше, чем Солнце? Что составляло внешние границы верхних и нижних вод? Наконец (но не в последнюю очередь), в каком смысле твердь, сотворенная на второй день, может являться объектом науки?

Как правило, именно "твердь" губила истолкование Шестоднева, даваемое отцами Церкви и схоластами. Даже величайшие из них. такие как св. Василий Великий, св. Августин и св. Фома Аквинский, высказывали в этом отношении идеи, вызывающие недоумение. Источником недоумения было то, что они в начале формулировали и подчеркивали весьма здравый принцип: во всех тех случаях, когда прочно обоснованный научный факт находится в противоречии с тем или иным утверждением Библии о физическом мире, именно библейскому тексту необходимо дать подобающее новое истолкование. Помимо прочего, они заявляли, что поскольку наука доказала шарообразность Земли, то противоречащие этому тезису утверждения Библии не должны рассматриваться как провозвещающие истину. Равным образом, не следует их искажать так, чтобы плоская Земля, о которой говорит Библия, представала шарообразной

Однако уже св. Василий Великий утверждал, что первая глава книги Бытия согласуется с учением о шарообразности Земли и вообще с миром аристотелевской и птолемеевской астрономией и космологией. Что еще хуже, когда св. Василий Великий и св. Августин обсуждали проблему тверди, они как бы забывали о своих здравых экзегетических принципах. В частности, св Августин пространно рассуждал. что поскольку Библия говорит о тверди как о некой реальности, твердь должна реально существовать. После этого он отождествлял с твердью гипотетический тонкий слой воздуха, якобы расположенный над сферой Сатурна. Все эти "доказательства" шли из астрологии, в которой Сатурн связан с влажностью и холодом.

св Августин рассуждал. что поскольку Библия говорит о тверди как о некой реальности, твердь должна реально существовать. А ведь он наверняка тоже был "боговдохновенным" и "имел Духа Божия", как ап. Павел, так что знал, что утверждает.

Св. Фома Аквинский не сумел выбраться из этой конкордистской ловушки, утверждая вместе со св. Августином, что все было сотворено мгновенно. Он все еще воспринимал последовательность событий, описанных в первой главе книги Бытия, как логическую или естественную последовательность. Это означало, что первая глава книги Бытия рассматривалась как соответствующая природе и натурфилософии. То, что Аквинат был действительно повинен в конкордизме, признается в комментариях к последнему французскому переводу полного собрания его сочинений. Подобно тому, как большая часть бесед Отцов Церкви по поводу Шестоднева представляла собой упражнение в метафорической поэтике, большая часть толкований схоластов представляла собой подчас интеллектуально бесплодное копание в частностях. Это было тем более трагично, что и Отцы Церкви, и схоласты формулировали в контексте своего истолкования Шестоднева важное утверждение: Бог абсолютно трансцендентен; Бог абсолютно свободен в Своем творческом могуществе; Бог не нуждается в предсушествующей материи, Бог творит мир из ничего;

Св. Фома Аквинский вместе со св. Августином полагали, что все было сотворено мгновенно. Они воспринимали последовательность событий, описанных в первой главе книги Бытия, как логическую или естественную последовательность.

Бог творил только один раз; Бог сотворил всецело взаимосвязанный материальный мир; Бог творил ради Своей славы; Бог сотворил человека по Своему образу и как Своего управляющего в мире; и, наконец, подобно тому, как Бог трудился шесть дней и почил в день седьмой от всех дел Своих, так и человек должен работать, но седьмой лень недели посвящать отдыху. Все эти утверждения могли лишь проиграть в убедительности, находясь в конкордистском контексте. Ибо конкордизм - это вопиющее недоразумение и как таковой может лишь подорвать веру в весьма здравые философские и богословские доктрины, которые выдвигает или подразумевает текст Шестоднева.

Начиная с эпохи схоластов, все возрастающий упор делался на использование еврейского языка в истолковании Шестоднева. Это, однако, не помогло схоластам избежать ловушки конкордизма. Равным образом, и протестантам не помогла их установка на непосредственное и часто очень буквальное понимание библейского текста. В конечном счете, протестантский экзегезис первой главы книги Бытия устремился по конкордистскому руслу, которое обрело новые соблазны и новые трудности с появлением ньютоновской науки, научной геологии и космогонической гипотезы Канта-Лапласа, не говоря уже о дарвиновской теории эволюции. В течение всего XIX века католические экзегеты были также вовлечены в конкордистский поток, который к началу XX века должен был явить достаточно доказательств своей ошибочности всякому, кто готов был трезво смотреть на вещи.

Безнадежная ситуация

В действительности, незадолго до 1900 года статус истолкования первой главы книги Бытия представлялся безнадежным двум католическим экзегетам. Один из них был иезуит Гуммелауэр, один из издателей серии Cursus Scriplwae Sacrae. В написанном им томе, посвященном книге Бытия, он, обозревая историю толкования Шестоднева, восклицает: "Да будет свет, в конце концов!" В отчаянии он выдвинул гипотезу, что Шестоднев представляет собой запись шести видений, данных от Бога Моисею. Но даже если бы Шестоднев содержал хотя бы малейший намек на то, что он представляет собой серию видений, все равно оставался бы нерешенным вопрос; относятся ли эти видения к реальной вселенной, или нет? И если да, то надо было объяснить, почему они находятся на безопасном расстоянии от ловушки конкордизма.

Другом ведущим католическим экзегетом того времени был доминиканец о. Лагранж. Он достаточно подробно отразил истолкование Шестоднева около 1900 года, начав свою статью такими словами: "Увидев этот очерк, люди спросят в отчаянии: еще одно объяснение первой главы книги Бытия?" Ясно, что этих объяснений было уже больше чем достаточно. Объяснение, которое дал о. Лагранж, представляло собой перепевы того, что уже некогда предлагал св. Фома Аквинский, а именно: упор на различении opus distinctiones и opus ornatus. 0. Лагранжу, несомненно. (якобы - прим. ред.) удалось показать, что первая глава книги Бытия не представляет собой отголосок вавилонских мифов о сотворении мира, записанных в "Энума элиш" . Но ему не удалось прояснить, каким образом Шестоднев передает богословское учение о творении, не будучи одновременно связан с той физической вселенной, которая в нем описывается.

Другой аспект безнадежной ситуации, в которой оказался экзегезис первой главы книги Бытия около 1900 года, отразился в попытках протестантского богослова Г. Гункеля объявить Шестоднев мифом. Суть этой точки зрения заключалась в том, что нужно задействовать до предела свои эстетические способности, чтобы понять истинное послание, содержащееся в мифе. Однако эстетические способности весьма трудно специфицировать. И действительно, Гункель обнаружил в мифах, воспринимаемых как литературный жанр, предмет, который не поддается четкому определению. Это объяснение предзнаменовало суть экзегезиса первой главы книги Бытия, который преобладал в течение последних пятидесяти лет как в католических, так и в протестантских кругах. Этот экзегезис содержит много деталей касательно древнееврейских терминов, много попыток вчитаться в них и еще больше расплывчатых и неточных рассуждений. В рамках этого экзегезиса можно периодически встретить заявление, что, к примеру, автор первой главы книги Бытия использовал свой материал "свободно".

Протестантский богослов Г. Гункель прямо объявил Шестоднев мифом.

Подобную экзегетическую фривольность лучше было бы вовсе не замечать, хотя в ней повинны весьма значительные лица.

Частью этого направления, ныне именуемого "мифологическим" в более, нежели одном смысле, является предвзятое понимают эпистемологически свободного экзегезиса. Сторонники последнего пребывают в блаженном неведении того, что всякий текст, который предстоит понять, уже становится эпистемологически нагруженным текстом. Ибо episteme означает "понимание" - не больше и не меньше. То, что episteme можно осуществлять без всяких правил, останется идеалом только для тех, коих немало в эти дни деконструктивизма и кои превыше всего ставят идею произвольного истолкования. С таковыми невозможны никакие споры. Все, что они хотят, это без конца рассчитывать на скидку, хотя в действительности платить им вообще не за что.

Но даже те, кои считают Шестоднев легендой, должны, в конце концов. примириться с тем фактом, что первая глава книги Бытия повествует о реальной (реальной? - прим. редакт) вселенной. В противном случае, Шестоднев будет не повествованием о происхождении мира, но всего лишь поводом для праздных размышлений, которые могут лишь дискредитировать Библию. Первая глава книги Бытия, безусловно, уникальна, поскольку в самой Библии, по большей части, отличающейся либо повествовательным, либо нравоучительным стилем, она представляет собой вполне дидактический трактат, даже со схоластическими нотками. Эпитет "схоластический" применительно к Шестодневу был впервые использован знаменитым католическим модернистом Альфредом Луази, который, разумеется, хотел, чтобы это было не так. Первая глава книги Бытия также комбинирует три послания в рамках единого повествования,

Итак, апологеты потому считают "Шестоднев" описанием реальной Вселенной, что в противном случае Библия окончательно утратит свою "богооткровенность".

что является еще одним доказательством необычайного литературного мастерства, которое она в себе воплощает.

Первое послание и, возможно, самое главное, касается должного почитания Субботы. Полезно вспомнить, что почитание Субботы было основополагающим учением Ветхого Завета. Соблюдение Субботы отличало еврейскую неделю от семидневных недель окружающих культур. Во всем Ветхом Завете верность соблюдению ритуалов была главным способом сохранять еврейский народ как хранитель откровения. Эта верность встретилась с наибольшим числом испытаний во время вавилонского пленения в силу полного отсутствия еврейского правления в то время на Святой Земле. Первая глава книги Бытия, будучи написана как раз в это время, может быть воспринята как новый упор на предписание, что евреи должны отделяться, особенно в конце недели, от беззаботно пирующих вавилонских н хананейских толп. Этой дидактической цели можно было успешно достичь, изображая Бог а отдыхающим в седьмой день. Это, в свою очередь, вынуждало автора Шестоднева представить Бога совершающим недельный труд. Благодаря этому повествованию о Боге, работающем шесть дней и отдыхающем на седьмой, евреи получили образец для подражания, выдающийся в двух отношениях: работа была сделана Самим Богом и сама работа была величайшей из возможных, а именно, создание вселенной. Дополнительная привлекательность образца заключалась в той особой роли, которая отводилась в этой работе самому человеку. Для евреев, которым было строго запрещено создавать изображения Бога, дабы они не приняли Бога за какого-нибудь человека, пусть сколь угодно мужественного, образ работающего Бога должен был казаться таким же метафорическим, как образ Бога, прогуливающегося и разговаривающего в Раю (ср.: Бытие, гл. 3), метафорическим в смысле "всецело сверхчеловеческим".

Немного исторической правды о реальных вавилонских "субботах", о которой не знает автор статьи. Каждый вавилонский месяц был посвящен какому-либо божеству, равно как и каждый день месяца; дни делились на «благоприятные» и «тяжелые», были и посты. До нас дошли отрывки такого месяцеслова для двух месяцев: Элула II и Мархешвана. Под днями 7, 14, 21 и 28 (это все субботы), а также 19 (7 х 7 предыдущего месяца) читаем: Цитата: «Тяжелый. Пастырь многочисленного народа (может быть, царь, как первосвященник?) не должен есть мяса, испеченного на огне, и ничего, приготовленного на золе (?); нe должен менять своего платья и надевать чистого одеяния, не должен приносить жертвы. Царь не должен восходить на свою колесницу и изрекать приговоров. Жрец-прорицатель не должен давать ответов. Врач не должен класть руки на больного. Не следует приводить в исполнение задуманное. Ночью царь должен я приносить дар великим богам и принести жертву. Воздеяние рук его бог примет». [источники - НиКольский 1931, с. 62-63; Smith 1875, с. 12; Segal 1964, с. 161] Ритуальная суббота "Жреческого кодекса" (см.) в отличие от древней субботы-праздника для всего семитского мира, являет собой такой же жесткий запрет на всякую работу по субботам, как и в вавилонском обществе.

Этот смысл сообщался троекратным использованием глагола bara в первой главе книги Бытия.

Немного есть слов в Библии, которые вызвали бы столько неправильных толкований. Этимологически bara означает вырезать или вырубать. Во времена вавилонского пленения глагол bara применялся (за тремя важными исключениями) к действиям, совершаемым Богом. Почему вырезание или рубка были сочтены подходящими словами для описания действий Бога? Ответ, по-видимому, в том, что всякое божественное действие должно иметь, по крайней мере, одну характеристику, которая отличает его от действий человека: в отличие от людей, которые, работая, исполняют все с усилием. Бог делает все с необыкновенной легкостью. Именно ощущение легкости глагол bara мог сообщить тем читателям, для которых еврейский язык был еще разговорным или квазиразговорным (в арамейскую эпоху) языком.

Этот оттенок легкости исчез из последующей раввинистической традиции и, определенно, из христианской богословской традиции, и рамках которой bara переводилась как "сотворенный" и "сотворенный из ничего". Главное значение глагола creare было "расти", что едва ли можно считать значением, передающим ощущение легкости. Конечно, когда Бог творит, Он творит из ничего, но ни в первой главе книги Бытия, ни в другом месте Библии, где употребляется глагол bara, его нельзя воспринимать в вышеуказанном смысле, каким бы здравым этот смысл, пусть даже этимологически не связанный с bara, ни казался с точки зрения догматики. Для того чтобы быть этимологически честным по отношению к bara, не будучи одновременно нечестным с богословской точки зрения, лучше всего было бы рассматривать это слово как средство передачи действия Бога, делающего нечто с величайшей легкостью, как бы одним махом. Эта идиома тем более уместна здесь, что предполагает резкое ("рубящее") движение ладонью и рукой.

Глагол " bara"не означает "творение из ничего", а лишь означает творение, так что в Библии ничего не говорится о сотворении материи. Кстати, все пространные рассуждения автора на тему этого глагола, будто бы передающего "величайшую легкость" какого-либо действия, ничем не обоснованы - эти самые "три важных исключения" мешают: в частности, Иезекииль 21:19, 2-я Цар 12:17

Другими словами, следует перевести первый стих Шестоднева следующим образом: "В начале Бог сделал с величайшей легкостью, как бы одним махом, небо и землю, или всю совокупность вещей". Ибо "небо и земля" означает, как мы покажем ниже, именно "совокупность вещей".

Дальнейшее подтверждение вышесказанного обеспечивается датировкой Шестоднева как сочинения, написанного после вавилонского пленения. Мы не будем здесь обсуждать весомые основания в пользу такой датировки, а остановимся только на преимуществах, которые дает такая датировка для истолкования первой главы книги Бытия.

Ко времени окончания вавилонского пленения наличествовала, по меньшей мере, дюжина библейских утверждений о том, что Бог совершает все с величайшей легкостью и как бы мгновенно. Автор Шестоднева должен был знать обо всем этом. Поэтому с его стороны было бы противоречием Библии, если бы он пожелал создать впечатление, что Бог действительно нуждался в шести днях (или в шести эпохах, относительно которых нет абсолютно никаких библейских свидетельств) для того, чтобы создать вселенную. Шесть дней были в действительности слишком коротким промежутком времени для совершения наивеличайшего труда. Также и в этом отношении Шестоднев резко контрастирует с кровопролитной борьбой за создание мира, описанной в Энума элиш, на которую намекают как на вавилонский образец для Шестоднева.

Ну если Бог настолько могущественнен, что не нуждается в этапах Творения, то почему же не создал все в один этап? Ну и в конце концов - от каких трудов в седьмый день "почил" Бог, если он все сотворял с "необычайной легкостью"?

Не меньший контраст представляют эти два произведения в том, что касается второго послания Шестоднева, а именно, о человеке как управителе вселенной. Согласно "Энума элиш" люди, подобно вьючным животным, сотворены для обеспечения комфортабельного отдыха богов. В Шестодневе же тесная связь между человеком и животными (и те и другие сотворены на шестой день) служит к возвышению мужчины и женщины. Бог повелевает Адаму обозреть всех животных и дать им имена, что являет превосходство человека. Таким образом создаются условия для сотворения женщины, столь же превосходящей животных, сколь и мужчина. Работа Бога: ВСЁ Третье послание Шестоднева относится к самим вещам, или ко всему, произведенному Богом с величайшей легкостью. Понятие всего передается со ссылкой на еврейскую картину мира. В ней мир выглядит как огромное здание, напоминающее палатку, основные части которой суть крыша (небеса) и пол (земля), окруженные водой.

Ну, от вавилонского образца все-таки никуда не уйти - именно в вавилонском произведении "Энума элиш" впервые появляется Творение мира в шесть этапов. И так же человек сотворяется на шестой день, причем из божественной плоти убитой богини Тиамат. Да и Библия постоянно утверждает, что человек создан для рабства у Яхве - Адама Бог создал для возделывания божественного сада.

Ссылка на всё делается посредством двух больших шагов. Первый шаг - это общее утверждение, что "небо и земля" - еврейская идиома для всего или вселенной - были сделаны Богом как бы одним махом. Второй большой шаг предваряется сотворением света, являющимся делом первого дня. Это необходимое условие для того, чтобы были предприняты другие шаги по созданию мира. Второй большой шаг состоит в констатации двух этапов, того же самого в терминах составных частей. Первый этап представляет собой повторное указание на всё, с упором на главные составные части: верхнюю и нижнюю части шатрообразной вселенной. Такова тема второго и третьего дней творения, связанных с формированием тверди (отделением верхних вод от нижних) и возникновением суши (с растениями как ее естественными частями). Второй этап - это указание на всё через перечисление основных составных частей или главных украшений верхней и нижней части, что является темой четвертого и пятого дней (за исключением животных). И поскольку все вышло из рук Божиих, обо всем сказано, что оно "хорошо весьма".

Здесь следует сделать два замечания. Первое, что следует отметить, - это то, что для того чтобы передать идею всего, автор Шестоднева опирался на старый библейский прием. Этот прием связан с утверждением о целом в терминах составных частей. Здесь ключ к литературному жанру Шестоднева. (Это также прием, используемый повсеместно, как свидетельствует, к примеру, эффективность описания рыболовной снасти перечислением ее главных частей: лески, крючка и грузила). Так, в Псалме 113 неодушевленность идолов описывается перечислением органов чувств с указанием на полную недееспособность последних. В Псалме 49 нарушение всех заповедей описывается перечислением нарушений отдельных заповедей. Можно привести много других примеров из Св. Писания, которым, однако, еще предстоит сделаться предметом систематического изучения со стороны библеистов, особенно тех из них, которые постоянно попадают впросак в своих неутомимых попытках определить литературный жанр Шестоднева.

Здесь особо сконцентрируем внимание на Псалме 148. Его темой является хвала, которую все творения должны воздать Богу. Весь псалом построен на приеме описания целого в терминах его частей, так что нее тридцать строк псалма представляют собой повторение на разные лады семи составных частей следующей короткой фразы: На небесах все/всё, на земле все/всё да хвалят Бога.

Второй момент, который следует отметить, касается очевидной идентичности этого истолкования с тем, которое основывается на различении opus distinctionis и opus ornatus. В действительности, наше объяснение также включает в себя слово "украшение", используемое в самом конце Шестоднева. Но есть, однако, и существенная разница. На нее указывает тот факт, что перспектива различения opus distinctionis и opus ornatus неизбежно вела к конкордизму. Наше объяснение, однако, уводит в сторону от соблазнов конкордизма через подчеркивание понятия всё. Более того, наше объяснение естественным образом описывает две прерогативы Бога. Первая заключается в том, что Он один может удерживать и творить все с величайшей легкостью. Вторая прерогатива - это то, что Он один знает в деталях всё, что для человека всегда остается простым, хотя и неизбежным, предположением.

И снова датировка Шестоднева как документа, написанного во время вавилонского плена или непосредственно после плена, может нам очень помочь. К тому времени в уже имевшихся библейских текстах наличествовали многочисленные указания на то, что Бог может творить все с величайшей легкостью. Достаточно вспомнить хвалу Исайи, адресованную Творцу всяческих. Тому, Кто, обладая властью над всем творением, "исчерпал воды горстью своею и пядью измерил небеса... и взвесил на весах горы", и в сравнении с Кем "народы - как капля из ведра, и считаются как пылинка на весах" (Ис 40, 12, 15).

Равным образом, во время плена уже существовало много библейский высказываний касательно "всего ", о чем человек может лишь догадываться, в то время как Бог истинно это знает. Псалом 144 особенно красноречив в этом отношении. Та же идея драматическим образом формулируется в книге Есфирь, почти современной Шестодневу, когда Мардохей и Есфирь (Есф 4, 5-25) обращаются к Богу с восклицанием: "Ты знаешь все!" Все эти библейские высказывания предполагают, что Бог знает бесконечно больше, чем частные вещи, перечисляемые в них. Это эксплицитно прослеживается в гл. 40 книги Исайи, также документе эпохи плена, где о Боге сказано как о Том. Кто не устает и Кому не надоедает творить все, представляемое как "границы земли", и Кто знает гораздо больше, чем это "все", и "разум Его неисследим" (Ис 40,28)

Этот упор на "всё" (в добавление к совершенной легкости, с которой Бог может управлять "всем") является, с научной точки зрения, спасительной идеей Шестоднева. В Шестодневе "все", представляющее собой гораздо большее, чем "все", что знает человек, передается в терминах "познанного всего" или шатрообразной модели мира, каким его представляли себе евреи. Эта модель символизирует в Шестодневе гораздо большее, чем она непосредственно изображает, если бы мы всегда имели это в виду, то не возникали бы отчаянные проблемы по мере того, как познание человеком вселенной преодолевало мало-помалу те примитивные представления, которые разделялись древними евреями и другими древними народами.

Призыв к разуму

То, что некоторые проблемы были действительно острейшими, можно заключить из составленного с добрыми намерениями, но в корне ошибочного истолкование, которое дал Шестодневу о. Даниелу (впоследствии кардинал) в начале 1950-х годов. Его ошибка заключалась в том, что он решил следовать идее Гункеля (в переложении фон Рада), согласно которой Шестоднев представляет собой легенду. Он думал, что таким образом ему удастся избежать конфликта между первой главой книги Бытия и современной наукой. В действительности, о. Даниелу ясно осознавал всю серьезность этого конфликта. Он писал, что. согласно данным, собранным известным священником-рабочим о. Мишонно, гораздо больше рабочих утратило веру из-за предполагаемого конфликта между Шестодневом и наукой, чем из-за осознания того факта, что их (рабочих) эксплуатируют. Беспомощные потуги креационистов, воспринимающих Шестоднев как научное руководство, лишь обеспечивают дополнительную выгоду врагам той самой веры, которую креационисты так ревностно желают распространять.

Креационисты должны напомнить себе, что долгом всех подлинных христиан является сделать свою веру logike latreia, т. е. всецело разумным культом, выражаясь словами св. ап. Павла.

Но этот культ требует одновременно и более прочных оснований, нежели те, что могут предложить легенды. К счастью, эти основания могут быть обретены, если мы будем помнить о бросающемся в глаза методе Библии, пусть даже он доселе не был подвергнут исследованию профессиональными экзегетами. Разумеется, тщательное исследование всей истории экзегезиса Шестоднева должно здесь помочь. Более того, нужно понять, что мы живем не только в эпоху науки, но также в эпоху, которая с каждым днем становится все более насыщенной наукой. Это не означает, что человеческое существование становится в силу этого менее богословски нагруженным, как бы того ни желали некоторые известные космологи. Но богословы и экзегеты, которые игнорируют влияние науки на человеческую жизнь, не говоря уже о влиянии псевдофилософии, облеченной в научные одежды, превращаются всего лишь в страусов, прячущих голову в песок временами чересчур ученых, но в сущности пустых фраз.

Наконец, нужно обладать достаточным здравым смыслом и немалым мужеством, чтобы отделиться, когда это необходимо, от популярной точки зрения. Богословы и экзегеты также представляют собой часть того более широкого академического мира, который, когда хвалит их, всего лишь актуализирует пророческое предупреждение Евангелия: "Горе вам, когда все говорят о вас хорошо!" Но ради Шестоднева стоит рискнуть отказаться от консенсуса, который избирает небезопасный курс по мелководью конкордизма, если древнему высказыванию, упоминаемому французским экзегетом прошлого века, суждено сохранить свою ценность: "Nihil pulchrius Genesi, nihil utilius" ("Нет ничего прекраснее, чем книга Бытия, и ничего более полезного, чем она").

Можно еще добавить: нет ничего более решающего по своему значению, чем книга Бытия и ее первая глава. Четыреста лет назад кардинал Беллармин сделал тонкое замечание в своей известной книге De controversiis, что временная последовательность ересей повторяет тематическую последовательность догм, формулируемых в символах веры. Цитируя это замечание Беллармина в своем очерке, посвященном толкованиям св. Отцов на Шестоднев, о. Конгар обратил внимание на решающий пункт: на сегодняшний день главная ересь - это практическое отрицание вечной жизни, к которой секуляризованный мир в его решимости не видеть ничего сверхъестественного, совершенно равнодушен. О. Конгар также заметил, что нельзя защищать веру в вечную жизнь, центром которой является вера в бессмертие души, не защищая веру в то, что все сотворено. Это последнее утверждение тоже звучит как вызов в наш век поклонения природе. Однако никакое богословское обоснование сотворенности всего невозможно без защиты Шестоднева. В свою очередь, его ни при каких обстоятельствах нельзя защищать как кос-могенезис, с какими бы то ни было ссылками, прямыми или косвенными, на науку. Его подлинный библейский смысл может быть полностью раскрыт человеческим разумом, ибо, как говорит нам Шестоднев, человек сотворен по образу Всемогущего Бога.

Перевод И.В. Лунадина (Москва)

---

От редактора.

Ну что ж, читатель, нам с Вами осталось только поблагодарить автора за познавательную статью, из которой мы узнали, что на самом деле вопреки укоренившимся религиозным представлениям по крайней мере история из первой главы Книги Бытия не была передана Моисею, которого полагают автором Пятикнижия (в состав которого входит и упомячнутая Книга), а целиком и полностью сочинена неизвестным автором, как утверждает автор, в вавилонском плену..